– Ты, мать, сама себе противоречишь. Бил не он, а говорить о нем не хочешь.

– Сказано тебе – упала.

– Упала так упала. Болит?

– Болит, – осторожно притронулась я к синяку.

– А у вас что, прошла любовь, завяли помидоры?

– Вроде того, – вздохнула я.

– А что так? Это правда не он тебя? Смотри, такое прощать нельзя. Хотя по нему не скажешь. Хвостик тебе заносил, ручки целовал.

– Наташа, не надо, – попросила я. – И вообще. Что это мы все обо мне да обо мне? Ты-то как? Что твои ухажеры? Молчишь, ничего не рассказываешь.

– Да и рассказывать нечего. Со Славиком, сама знаешь, мы все больше поржать да поприкалываться. Встретились после свадьбы – веришь, нет, – даже поцеловаться не смогли нормально. На хи-хи пробило. Стоим ржем, как два придурка. Полчаса успокоиться не могли. Вот в компании с ним хорошо, интересно. А так не знаю… не мое, видимо.

– А свидетель? Крутился вокруг тебя, помнится.

– А, Игорь? – махнула рукой Наташка. – Мы с ним в кафешке посидели, так он за полчаса меня облапать успел и все к себе звал, поехали, мол, музыку слушать, чего тут сидеть. Я смылась по-быстрому. Сразу ясно, чего человеку надо.

– Что ты так? Может, правда, меломан.

– Угу, как же. Гляжу, разбаловал тебя Данил, ох разбаловал! Культурный, правильный, небось неглиже на тебя смотреть стесняется? Ты так скоро забудешь, что с мужиками ухо востро держать надо. Что ж у вас случилось, Маша? Только мне кажется, что все в нужное русло вошло, как ты меня опять огорошиваешь.

– Он меня обманывал. Даже не обманывал, а… в общем, я кое-что о нем узнала… очень неприятное.

– Женат! – Наташка даже рукой пристукнула.

– У тебя одно на уме, – махнула я на нее. – Будто кроме этого других прегрешений не может быть.

– Грехи у всех есть, – философски заметила она. – Даже у тебя. – Она задумалась на минутку и не слишком уверенно добавила: – Наверное. А у него есть главное достоинство – он тебя любит. Очень мне жалко будет, если у вас все ничем закончится. Глядишь на вас и думаешь – есть же любовь на свете. У него даже лицо меняется, когда он на тебя смотрит. Идет так по коридору, весь из себя небожитель, никого не замечает. А тебя увидит – ух ты! – и улыбаться умеет, оказывается, и взгляд совсем другой. Я бы даже позавидовала, вот только эта любовь тебе одни печали приносит.

Наташкины слова вызвали бурю в душе. Жутко захотелось оказаться дома и как следует выплакаться. Ничего у меня из сердца не пропало. Хочу его увидеть! Хочу и злюсь одновременно. Люблю и ненавижу. Стоп! Что это я? Нельзя, нельзя любить. Пусть проваливает в свой мир, быстрее забуду!

– Может, помиритесь еще? Встретитесь вечером дома, поговорите.

– Не встретимся, – усмехнулась я. – Он ушел.

– Как – ушел? Куда?

– Без понятия. Второй день отсутствует. И меня это полностью устраивает.

– Ну дела, – покачала Наташка головой. – Знаешь, я все время удивляюсь: почему влюбленные вечно ссорятся? Ругаются – мирятся. Какой в этом смысл? Вот будет у меня парень – мы с ним вообще ругаться не будем.

– Не зарекайся! – предупредила опытная я.

– Нет, правда. Как можно ругаться и кричать на любимого человека?

– А если он оказался не таким, как ты думала?

– И что это меняет? Или ты его любишь, или нет. Если да – принимай таким, какой он есть. Если нет – какой смысл быть с ним? И потом, большинство ссор возникают из-за недопонимания. Один не так сказал, другой не так услышал – и поехало. Сначала буря до небес, а потом ходят извиняются. Помнишь, как в том фильме? «Счастье – это когда тебя понимают». Вот уж верно, а в любовных делах – верно в кубе. И конечно, надо уметь прощать. Не на словах, а в душе. А то некоторые козероги надуются, – выразительно посмотрела она на меня. – И будут пестовать свою обиду себе же во вред.

– И в кого ты у нас такая премудрая? – всплеснула я руками.

– В маму с папой, – скромно потупилась она и вздохнула: – Только почему-то мне эти премудрости самой не помогают. Не везет в любви, и все тут. А так хочется.

Перед последней парой к нам заглянул Лешка Михайлов и сказал, что завтра-послезавтра можно будет поработать в Интернете. Я уже и забыла, что просила его. Вздохнула, извинилась и дала отбой.

– А разве Данилу уже не надо? – удивился он.

– Не знаю, – отвела я глаза. – Ну ты это… если его встретишь, сам ему скажи, ладно? А то мы не видимся. Он теперь где-то в другом месте живет.

Я сегодня ехала с трепетом в сердце – он же, наверное, на факультете. Но едва вошла в здание, поняла, что его нет. Пусто. Как я это определила – не знаю, но была уверена на сто процентов.

– Вот черт, а я вчера и не догадался ему сказать. Хотя там не до разговоров было.

– Он здесь был? Вчера?

– Ага. В курилке встретились.

Я чуть не подавилась: Дэн – в курилке?!

– Он туда с кучей девчонок пришел, да знаешь, таких вертихвосток, вроде Наташи нашей.

– Какой Наташи, Суворовой? – изумилась я.

– Да нет, – отмахнулся Лешка. – Нашей, которая «фотомодель-ноги-от-ушей». Еще эта, Лариса, с четвертого курса, Оксана… Ну ты поняла меня, что за контингент.

Я кивнула, чувствуя, что краснею.

– Ну вот, зашел, осмотрелся и говорит: «Все вон!» Лешка понизил голос. Мы на него посмотрели и поняли, что лучше не спорить и правда уйти, что-то тут сейчас будет. В коридор выходим, а там девчонки, мор… извини, лица решительные, а сами трясутся. Слышу сзади его голос: «А ты куда? Мы к тебе – экзамен сдавать». Оборачиваюсь, а это он на Дмитрия Алексеевича так уставился, что просто мурашки по коже, и девчонкам сигналит: «Дамы, входите и дверь закройте». Короче, мы по-тихому ретировались, а Наташка потом на пару явилась бледная вся, но, кажется, довольная. Что это было, я так и не понял.

Я же просто побоялась делать какие-то выводы относительно этого рассказа, поэтому молчала. Каким девчонкам он помогал с экзаменом и почему – подозрения были не из приятных. Достаточно вспомнить плотоядные взгляды, которые кидала на него та же Наташа или Лариса. А он постоянно нуждается в Силе.

– Что это у тебя с лицом? – вдруг невпопад спросил Лешка.

– Ерунда – упала, – прикрылась я рукой и поспешила распрощаться с ним.

На экзамен в четверг я ехала как на казнь. Купила и заранее выпила валерьянки, но это не помогло. Меня колотило, и в голове вместо знаний зияла пустота. Я не сдам, однозначно. Даже если отвечу на вопросы в билете, придраться к ответу и завалить можно любого. А в отместку за все королевские выкрутасы валить будут меня. От страха и волнения болел живот, и руки с утра были ледяные. Наташка, увидев меня, даже испугалась:

– Ты чего такая бледная?

– Н-наташа, – я даже заикаться стала, – я ему не сдам, завалит.

– Тихо, тихо, успокойся, – оттащила она меня в сторонку. – Ты сразу не ходи, иди ближе к концу. Он устанет, расслабится, глядишь – и проскочишь.

– Бесполезно. Ты ту карикатуру видела?

– Да, Данил тебе медвежью услугу оказал, конечно, но, вообще, это же ерунда. Подумаешь, карикатура. Все-таки доктор наук, что он, будет за какой-то рисунок мстить? Это как-то даже…

– Тут не только рисунок, кроме него кое-что есть.

– Первые шесть человек – заходим. Не задерживайтесь, сдавать будем быстро, – прошел в аудиторию Дмитрий Алексеевич. Мрачнее тучи. Я попыталась спрятаться за подружку, чтобы он раньше времени не вспомнил обо мне. Тщетно. – Соколова, вы тоже зайдите.

При упоминании моей фамилии я вздрогнула и с отчаянием взглянула на Наташку. Ну все, началось. Та решительно шагнула в аудиторию вместе со мной – в первую шестерку, стало быть.

– Зачетки на стол, тяните билеты, – распорядился преподаватель, не поднимая головы. Я робко положила свою зачетку на краешек стола, потянулась за билетом. – Дайте мне, – протянул он руку, – и сядьте здесь.

Я села за парту перед преподавательским столом, куда указал мне Дмитрий Алексеевич. А он в это время открыл мою зачетку и что-то в ней начал писать.